В прошлом году сезон зимних бурь пришёл в Тихую гавань на две недели раньше положенного срока. Непогода, разыгравшись не на шутку, застала мой баркас в Кроссвинде в тот момент, когда мы готовились к отплытию в Периферию с грузом древесины на борту. Контракт с торговцем Папуной предусматривал приличные штрафы в случае нарушения сроков доставки товара, поэтому я изрядно нервничал и был готов рискнуть собственной жизнью, кораблём и командой. Я с надеждой ожидал светлого промежутка в разразившейся нежданно-негаданно серии небесных штормов и шквалов. Любые признаки улучшения погоды – ясное утро, радуга или высокий полёт стрижей – послужил бы сигналом к немедленному отплытию. Но день шёл за днём, а буря бушевала всё так же неистово.

     Во время вынужденной задержки команда занималась всей той мелкой работой по кораблю, которая никогда не оканчивается. Палуба была надраена не хуже паркета в доме коменданта Миленты, все металлические детали оснастки и двигателя блестели, словно пуговицы парадного кителя адмирала Канонбаха, все, что подлежало покраске, было заново перекрашено. В труде и заботах мы проводили день, длинные же зимние вечера коротали в таверне «Три пескаря» - излюбленном месте отдыха всех матросов и капитанов Тихой гавани. Старпомом у меня в те дни служил Джеф Уфломой. В компании с ним, да ещё с дюжиной молодчиков с других кораблей, оказавшихся в той же ситуации что и мы, я заливал своё беспокойство Особым медовым. С этим сортом пива я впервые познакомился в Кроссвинде и настолько пристрастился, что и теперь на корабле всегда имею бочонок- другой этого божественного напитка.

     Итак, сидели мы как-то вечером в шумной компании, подогретой изрядным количеством алкоголя, и разговор совершенно естественным образом, как это водится среди нас, мужиков, плавно перешёл к обсуждению любовных похождений бравых капитанов. И, конечно же, собутыльников очень интересовали интимные подробности моих взаимоотношений с очаровательной Шиалой - предводительницей повстанцев Периферии. Почувствовав, что расспросы на эту тему мне неприятны, на выручку своему капитану пришел Уфломой. Звучным, раскатистым басом, которым он привык отдавать распоряжения на корабле, старпом обратился с вопросом к залу.

     – Джентльмены, - спросил он, - кто из вас знает, как зовут капитана судна «Помойный кот»? При этом Джеф ухмыльнулся так, будто хотел показать всем присутствующим, что он осведомлён в этом вопросе несколько больше остальных, и что ему, очевидно, есть что рассказать. «Помойный кот» был, да и до сих пор остается, пиратским кораблём, а тема пиратства ещё более обсуждаема в кругу небоплавателей торгового и рыболовецкого флота, чем разговоры на пикантные темы. Беседа тут же свернула в иное русло, за что я по сию пору безмерно благодарен Уфломою. Джеф наступил присутствующим на больную мозоль, и аудитория тут же взорвалась множеством оскорбительных выкриков в сторону пиратов вообще и капитана «Помойного кота» в частности. Каких только обидных прозвищ не дали ему, его называли и Кошаком и Шелудивым и Помойником. Прочие же клички капитана я не могу здесь привести, ведь они настолько неприличны, что режут слух даже мне, а я, уж поверьте, за свою жизнь наслушался разного. По той же причине, по которой я опустил многие эпитеты, присвоенные пирату матросами мирных кораблей, историю, рассказанную старпомом, я изложу в несколько адаптированном для культурного общества виде, ибо Джеф, для придания своим словам дополнительной убедительности, периодически перемежал свой рассказ крепким словцом или смачным плевком жевательного табака на пол. Что поделаешь, полжизни, проведенные во флоте, не предполагают изучения хороших манер, вроде тех, что преподаёт сестра Фиола в Часовне муз своим юным воспитанницам. Итак, я излагаю…

 

1.

 

     Перенесёмся из «Трёх пескарей» в не менее знаменитую и уважаемую среди небесных волков таверну «Пьяный Ветер», причём несколькими годами раньше - в один из сырых осенних вечеров, когда моросящий на улице дождь настоятельно рекомендует прохожим заглянуть в подобное этому место, чтобы принять «для согреву» кружку горячего грога или одну- две пинты великолепного пенного пива. В такие вечера тут всегда полнолюдно, так было и в этот раз. Хохот, гам и веселье наполняли зал. В центре внимания публики находился мужчина средних лет, судя по оливковому загару, мозолистым рукам и видавшей виды, обветренной кожаной куртке, был он старателем- одиночкой или черным археологом.

 – Эй, Эндрю, дружище, - позвал он хозяина заведения, - срочно наполни наши бокалы новой порцией грога. Я плачу за всё.

     Хозяин, мгновенно прикинув в уме возможную выгоду, не заставил себя ждать слишком долго, и вскоре в бокалах уже плескался пьянящий напиток, а в зале звучали новые тосты и по-прежнему царило веселье.

     В дальнем углу помещения, за маленьким столиком, сидели трое - пара неопрятных матросов и молодой человек приятной наружности, судя по новенькой фуражке - капитан, недавний выпускник небесной академии Тихой гавани. Юноша пристально наблюдал за владельцем кожаной куртки, ловил каждое произнесённое им слово. Вероятно, источник неожиданно свалившегося на пропойцу богатства необыкновенно заинтересовал молодого капитана.

     Между тем, объект наблюдения троицы изрядно захмелел. Заплетающимся языком он провозгласил очередной тост: – За найденную мной в лабиринте облаков золотую жилу! Опорожнив стакан, старатель поднялся из-за стола и принялся прощаться с собутыльниками.

     Заметив это, молодой капитан переглянулся с товарищами, шепнул им пару слов, и два мордоворота спешно покинули помещение. Юноша же проводил взглядом старателя, нетвердой походкой направляющегося к выходу, спокойно допил своё пиво, после чего поднялся на второй этаж заведения в номера, где до утра провел время в объятиях прекрасной куртизанки.

 

2.

 

    Около полудня следующего дня баркас молодого капитана причалил к острову в юго-западной части Тихой гавани. В центре острова располагалась благословенная Часовня Муз, где проживала служительница Церкви Искупления Фиола со своими юными послушницами. Завидев судно, щуплая девчушка лет четырнадцати, ошивающаяся на пристани, молнией взбежала по трапу и, восторженно визжа, повисла на шее у капитана.

 – Привет, сестрёнка, - смущённо сказал юноша, с трудом отрывая от себя девочку и возвращая её на палубу, - Мы отправляемся в лабиринт Ветров. Если хочешь, могу провести экскурсию для тебя и твоих подруг.

 – Конечно, хочу, братец, - обрадовалась девочка.

 – Тогда беги и зови их сюда, только не говори ничего Фиоле, иначе она не отпустит вас, как в прошлый раз, когда я звал тебя в Кроссвинд - на представление бродячего цирка.

     Молчание длилось ещё несколько минут после того, как девочка скрылась за поворотом тропы, ведущей от пристани к часовне. Нарушил его один из молодчиков, с которым капитан коротал прошлый вечер в таверне.

 – Шеф, - сказал он, - не берите грех на душу. Мы не можем причинить вред несчастным сиротам.

 – Заткнись. Если бы вы вчера не переусердствовали, и старатель остался в живых, кроме карты мы имели бы и сведения о том, как на пути к прииску избежать встречи со стаей бешеных мусорогов, - зловеще прошептал молодой человек. Указывая на группу приближавшихся к баркасу детей, он продолжил:

 – Теперь же, без этих милых крошек, нам не видать богатства, как своих ушей.

 

3.

 

     Воспользовавшись картой, отнятой у умерщвленного старателя, капитан быстро привёл судно к прииску в самом сердце лабиринта Облаков. Несколько дней тяжёлой работы и трюм был наполнен самородками и кусками золотой руды. Послушницы часовни, чей средний возраст был около десяти лет, ныли, капризничали и просились домой, поэтому их пришлось запереть в капитанской каюте.

     К несчастью, возвращение не оказалось столь же спокойным, за баркасом увязалась многочисленная стая мусорогов. Пулемёты работали в непрестанном режиме, отсекая и отправляя к Поверхности мусорожью мелочь, но против матёрых зверей и их вожака – мусорога Капитана, пули были бессильны. Эти монстры неминуемо настигали корабль, и скоро должно было случиться непоправимое.

 – Привести сюда девчонок! – скомандовал капитан, и через минуту матросы выволокли на палубу испуганных детей.

     И в тот момент, когда два мусорога почти настигли судно, одна из девочек была брошена капитаном за корму. Мусороги остановились, устроив потасовку из-за добычи, но вскоре, разорвав ребёнка на кровавые шматки, продолжили преследование. Так, одна за другой, предотвращая каждый раз своей смертью гибель корабля, в звериной пасти погибли все малолетние пассажирки баркаса. И было их шесть. И только последняя, седьмая оставалась в живых. Не веря глазам своим, с ужасом взирала она на деяния брата. И вот, наконец, она заговорила, и сила и горечь и жгучая ненависть слышны были в голосе её.

 – Я отрекаюсь от тебя, брат, и проклинаю проклятием вечным. Не будет тебе отныне покоя, детишек будут стращать тобою отныне, и звать тебя будут не иначе как Котярой помойным. И имя твоё навсегда забудется вскоре.

     И это промолвив, ступила она за корму добровольно, проклятию силу придав.

 

4.

 

     Баркас входил в порт груженый золотой рудой, но не было радости на сердце его капитана. Слова сестры и жалость к самому себе – вот что переполняло душу и сердце. Раздумья его были прерваны грубым окриком портового служащего.

 – Эй, на «Помойном коте», что спите? Бросайте швартовы.

 – «Помойный кот»? – раздосадовано воскликнул капитан. И тотчас же, как швартовка была завершена, а трап опущен, выскочил на пристань, чтобы отдубасить наглеца. Но, взглянув на борт судна, тут же остыл. Там, где вчера ещё золотыми буквами красовалось прекрасное имя «Летиция», судно получило название в честь любимой младшей сестрёнки, сейчас отвратительным буро - зелёным пятном выделялись два слова - «Помойный кот».

     Немедленно капитан отправил матросов в портовую лавку за краской, и через пару часов позорное имя на борту было закрашено. Каково же было удивление команды, когда на восходе следующего дня надпись «Помойный кот» проступила на борту из–под слоя свежей краски. Ещё трижды тщетно предпринимались попытки вернуть судну прежнее имя, но вскоре всем стало ясно, что новое приросло к баркасу навечно.

     Казалось, не всё потеряно. На свою долю от продажи золотоносной руды юноша приобрёл самое современное на тот момент судно класса грифон. Но позорное имя приклеилось и к этому кораблю. И по сей день человек этот бороздит небо на «Помойном коте», и имя его забылось, и зовут его не иначе, как Котяра, Драный кот и всякими другими, не подходящими для человека именами.